Однажды Галину Вишневскую и Мстислава Ростроповича пригласил на прием папа римский. Встреча была уже завершена, когда папа обратился к ним: «Теперь в вашей жизни будет лишь одна проблема». Мстислав Леопольдович с иронией попросил папу уточнить — что имеется в виду? И папа уточнил: «Есть лестница между небом и землей, между Богом и человеком. Вы находитесь где-то на ее середине. Теперь прежде чем решиться на какой-то поступок, задумайтесь — это будет шагом вверх или вниз по этой лестнице…» «Вот самая главная наука жизни, — заключает Вишневская. — Особенно когда вокруг много суеты, сразу приводит в чувство!»
Нашу встречу Вишневская назначила в центре оперного пения ее имени. Распахивается дверь. И я вижу Вишневскую. В здании центра у нее есть квартира на верхнем этаже. В одиннадцать утра она спускается в классы. Несколько часов репетиций — и в пять вечера поднимается к себе. Ежедневный ритуал. Я застала ее в абсолютно штатной ситуации. Но выглядит она так, точно у нее назначена аудиенция у Папы… Царственная женщина.
У Плисецкой была фирменная диета, как она выражалась, «сидеть не жрамши»…
…Согласна. Это закон.
То есть у вас тот же рецепт?
А как иначе? Для женщины самое главное — фигура. Я, например, не позволяла себе выйти на сцену Большого театра, если поправлялась хотя бы на два килограмма. Пока не сгоняла их, не успокаивалась. Да, голодала. Такое было уважение к сцене. А как же иначе! Я же пела Наташу Ростову, Татьяну Ларину. Ну как выйти толстой? Помню, пришло время, когда я решила больше не петь Наташу Ростову, ну сколько можно в сорок лет изображать пятнадцатилетнюю девочку? И хотела передать партию Маквале Касрашвили. Пришла к ней: «Будем готовить с тобой Наташу Ростову, но сначала сбрось десять килограммов». А она всегда была полненькая. Говорю: «Не похудеешь — партию петь не будешь. И никто тебе не поможет — ни министр, ни директор, ни дирижер. И сама буду ее петь, хотя и не хочу. Но тебя в таком виде, в каком ты сейчас есть, в моей любимой партии не выпущу. Перекрою дорогу. Поняла?» Маквала похудела. И была прелестной Наташей Ростовой.
Еще совсем недавно актрисы, чтобы не потерять ту самую форму, сознательно отказывались рожать детей. Мне рассказывали балетные артистки Большого, что в их цеху это был неписаный закон. А вы, имея статус примы Большого, родили двух замечательных дочерей. Правда, ваша младшая, Елена, далась вам непросто. Она сама в одном интервью рассказывала: «Когда мама забеременела мною, это стало для нее катастрофой!» Все-таки репертуар… Но потом подумали-подумали и решили: «Рожать! Не аборт же делать!»
Я вам вот что скажу. Мне кажется, женщина не может отдавать свою душу только детям, у каждой есть призвание, надо перестать бояться жизни и позволять себе сосредотачиваться и на любимом деле. Оно держит тебя на земле. И вместе с тем самое главное предназначение женщины — и отсюда надо отталкиваться — сначала дети, потом все остальное! Я была очень неспокойной матерью. Однажды, мы жили тогда на даче, ждали Елену, она должна была приехать на электричке из Москвы. Ждем, а ее все нет. Я испугалась! В конце концов я уже в истерике валялась, всякие картины у меня перед глазами были: и задушили ее, она в лесу лежит, и в канаве лежит, и глаза выколоты. Еще много чего… В таких случаях я Щелокову, тогдашнему министру внутренних дел, нашему другу, звонила. Вот и в тот раз: Ленка пропала! Он всю Москву поднял — искать Лену. Наконец пришла. С ребятами гуляла по Москве. Я как схватила ножницы и косу под корень ей отрезала… Ой, жуткая история! Я ей иногда напоминаю, плачу. Как я могла тогда это сделать? Ой, боже мой! Но как мы тогда ее ждали!
Мстислав Леопольдович довольно жестко воспитывал девочек. Известная история — когда вы привезли им из Вены джинсы, а он их сжег на веранде дачи. Не разрешал им краситься. Посадил вокруг дачи колючий боярышник, отваживая так ухажеров. Жутко ревновал?
Ревновал, конечно. Но я никогда не возражала, когда он дочерям делал замечания. Могла сказать ему все, когда дочери уходили, но при них — никогда. Авторитет отца был в семье непререкаемым.
…Когда мы уехали из России, Ольге было 18, Лене — 16. Выехали без единой копейки денег. Если бы друзья Славы не встретили нас на аэродроме, нечем было бы за такси заплатить. Надо было начинать с нуля, зарабатывать, вкалывать. А мне сорок семь лет, надо было еще сохранить форму и остаться на той высоте, к которой я привыкла. А я привыкла, что в Большом передо мной всегда расстилали красную дорожку. На Западе же подачек не делают. И больше года девчонки жили в Швейцарии в лозаннском пансионе «Сан Оливье» при католическом монастыре. Учились. Ныли, всякое было. Потом отправили их в Америку. Сняли им квартиру в Нью-Йорке. Я страшно нервничала. А что делать? Не таскать же с собой по гастролям? Но вот что значит воспитание. Однажды приехала к ним и спрашиваю: «Вы на 42-й улице были?» Там же театральный центр Нью-Йорка. Они: «А там что? Нет, не были». Я, может быть, сама-то, несмотря на требование — сидеть дома! — побежала посмотреть…
А чем дочери сейчас занимаются?
Елена вместе с мужем-итальянцем и четырьмя детьми живет в Париже, она руководит медицинским фондом Ростроповича и занимается нашим домашним архивом. А Ольга больше времени проводит не в Америке, где жила, а в России — возглавляет музыкальный фонд Мстислава Леопольдовича, организует блестящие фестивали и вообще замечательно ведет дела фонда. Достойно продолжает дело отца. Внуки тоже учатся за границей. Они уже и по-русски говорят с сильным акцентом.
Вы дали дочерям музыкальное образование. Старшая — виолончелистка, младшая — пианистка. Они и с отцом выступали на лучших сценах мира. Но никто из внуков не продолжил династию. Не жалеете?
Нет, не жалею. У всех своя жизнь. А вообще скажу, что все великие музыканты — скрипачи, пианисты, виолончелисты — состоялись благодаря своим мамам, это им надо сделать большой поклон. Если бы не эти мамы! У них в одной руке полено, в другой валидол — для себя. Всю свою жизнь нужно отдать ребенку. Причем это только еврейские мамы выдерживают, и японские еще… Какой ребенок в три года сможет сам себя заставить играть по 6–8 часов в день? Только с годами приходит увлеченность, настоящая вовлеченность в мир музыки. А вначале только мама это может пережить. Видимо, мои на это не решились…
Сейчас у вас с дочерями какие отношения?
Сейчас они — мои подруги. Следят за моим здоровьем: это — делай, то — не делай… Я отбрыкиваюсь. Но и приятно.
Этот разговор состоялся в 2010 году.
По материалам-Журнал не о платьях